Как известно, тупых углов в стройотряде четыре - командир, комиссар, мастер и врач. Еще в штабе есть завхоз, но ему тупого угла (лычки) не положено. Командир главный, он прикрывает отряд своим телом от вышестоящих тупых углов. Мастер заведует производством - пишет наряды, раскидывает бойцов по объектам, пьет с Афанасием Егорычем. Эти двое руками не работают, а только головой и печенью. Завхоз несет в отряд все, что плохо лежит в конторе, запирает на замок и следит, чтобы бойцы не расхитили. Иногда, по большим праздникам, выдает бойцам по банке минтая. Врач следит за гигиеной, исцеляет страждущих, врачует раны, принимает роды. Оба они свободное от воровства и акушерства время проводят на объектах, трудясь наравне с бойцами.

       А зачем нужен комиссар?

       В шабашных отрядах считали, что комиссар не нужен. Но, поскольку без него не дозволялось, на комиссарство назначали женщину, строго-настрого запрещая ей соваться в штабные дела. У нас так, естественно, не делали.

       Что это вообще за слово такое - "комиссар"? Какие будит ассоциации? Кожанка, маузер. Правильно. Так оно и задумывалось. Это ведь нас сейчас только в дрожь бросает, а в шестидесятые, помните? - "и комиссары в пыльных шлемах..." Так прямо и говорили: "романтика гражданской войны". Слово было и в тему, и в струю. Потом время ушло, а слово осталось. Не менять же. Да и как комиссара по-другому назовешь? Не массовик же затейник, в самом деле.

       Он, конечно, и массовик-затейник тоже. Он знает, как всем оттянуться в полный рост при закопанном зеленом змие. Возможно, это даже основная его функция. Но не единственная.

       Он совесть отряда. Он хранитель традиций. Он символ. Он противовес авторитарным поползновениям командира и плантаторским замашкам мастера. Он всегда в народной гуще. Если он не любим бойцами горячо и трепетно, то грош ему цена.

       Тяжело быть комиссаром. Высоки предъявляемые к нему стандарты. Внутренне он всегда должен быть готов к тому, что не оценят, заклюют, затопчут, назовут тормозом - и все от неизбывной любви. Таков комиссарский крест. Откомиссаривший на полную катушку два сезона подряд заслуживает прижизненного памятника. Я такого памятника заслужить не смог.

       Комиссар 1986-87 годов Андрей Дроздов второй срок тянул из последних сил. Возможно, он и заслужил прижизненный памятник - я был тогда молодым бойцом и еще не мог об этом судить. Наш комиссар был в очень незначительной степени массовик-затейник, но честь и совесть олицетворял, как никто. Конечно, эти категории не распространялись на Афанасия Егорыча, его все равно полагалось надуть. А вот боевой дух внутри отряда тщательно взращивался и пестовался. На этом поприще излюбленным средством комиссара была "цепочка". Он обожал расставить бойцов в линию через равные промежутки между ними и организовать переброску кирпичей из одного места в другое. В цепочке ему виделся предикат единения бойцовских сердец, квинтэссенция отрядного духа. Когда производственная ситуация не требовала перемещения кирпичей, комиссар мрачнел и уходил в себя. Зато когда такая необходимость вдруг возникала, он преображался, начинал бегать от прораба к мастеру и от мастера к прорабу с целью не допустить присылки машины под кирпичи, потом сгонял бойцов со всех объектов к этим самым кирпичам и расставлял вожделенную цепочку. Труднее всех приходилось тому, кто стоял в цепочке рядом с комиссаром, уворачиваясь от кирпичей, прилетавших с его стороны в непредсказуемые моменты времени и крутившихся на манер авиационного пропеллера. Сам же комиссар, бросая кирпичи, входил в экстаз сродни религиозному и плохо подмечал результаты своих бросков. Худо-бедно, а кирпичи все же перемещались, единственно, что по пути их много билось. Но самое главное - укреплялся отрядный дух.

       Передавая мне дела, Дроздов был мрачен. Он был уверен, что я похороню к чертям собачьим все славные традиции и не верил моей казуистике об их творческом переосмыслении. Он чуть не побил меня за категорический отказ пообещать ему, что разучу с молодыми бойцами "Гимн Кварка". Гимн был написан году в семидесятом, и там были слова типа "не надо шума, не надо гама... ведь я вернусь к тебе, моя мама... и я презираю покой и уют". Я твердо стоял на том, что такая вещь, как гимн, не должна вызывать сомнений в своих художественных достоинствах. Когда он устал доказывать мне обратное, то вздохнул и сказал: "Ты просто по малости лет этого не понимаешь". Разница в возрасте составляла две недели.

       Как бы там ни было, заслуги Дроздова перед отрядом умалить нельзя. Ему досталось комиссарить в очень непростой период, и он сделал все для того, чтобы отряд выжил. Именно Дроздову я был обязан детальным знанием традиций. За малым исключением, они все были продолжены и развиты. Вступая в комиссарство, я готов был свернуть горы, меня распирали идеи, замыслы и амбиции. И помыслить было нельзя, что к сентябрю я буду походить на пыльный мешок из-под цемента.

       Ох, непросто быть комиссаром!..


© 1997 В.Смоленский