С аэропортом в Южном сегодня нормально. Уютно, здание обновили, сервис хороший. Таможня никого не трясет, не психует, все тихие и спокойные. Столичная терактофобия, похоже, воспринимается здесь как геморрой чужой планеты.
       Выхожу "на волю" последним - и вижу: несмотря на все усилия честной компании, совсем незамеченными нам в Россию приехать-таки не удалось. Миловидное создание женского пола уже стреляет у Мураками автограф, причем протягивает ему не что иное, как японский покетбук - кажется, "Пинбол".
       - Это вы нас встречаете? - спрашиваю я, озираясь в поисках принимающей нас стороны.
       - Да! То есть нет! - щебечет двадцатилетняя муракаманка в потертой джинсе. - Я студентка, японский учу. Я же была у вас на лекции в феврале, не помните? Вы еще тогда обещали, что Мураками привезете, я ждала, ждала...
       - Вот, - говорю, - Мураками-сан. Люди вас тут на японском читают.
       - Круто! - улыбается Мураками. - Я правда очень рад. Как зовут?
       - Катюша! - радостно рапортует Катюша и продолжает щебетать по-японски на языке такой высоковольтной степени вежливости, точно ее занесло на прием к Императору.
       - А откуда вы узнали, что мы приедем?
       - Из Интернета! - говорит предательница Катюша и тычет пальчиком в меня.
       Мураками, усмехаясь, расписывается - "Катюше от Харуки", и тут нас находит встречающая турфирма.
       Я смотрю на этих людей - и мне сразу становится спокойнее.


       Поясню: это у меня с детства. За все 60-е, 70-е и немножко 80-е, прожитые мною на острове, я привык к мысли: если за дело берутся сахалинские корейцы - дело получается. Именно сахалинские корейцы кормили нас свежими овощами со своих огородов и прочими разносолами, пока Москва плевала на обеспечение острова самой банальной едой. Когда очередные коровы, присланные с материка для планового разведения в грядущую пятилетку, упрямо всплывали по долинам вверх копытами после ежегодных тайфунов, - мои сограждане кормились с корейского рынка. В этих казалось бы "людях без корней" всегда ощущалась какая-то внесистемная надежность. Многие хотели вернуться в Корею. Их не пускали. То туда не пускали, то отсюда. А когда стали пускать, было поздно: жизнь слишком коротка, чтобы скакать по заграницам на старости лет.
       К слову сказать, первые в жизни японские иероглифические словари я увидел в семье своего одноклассника Игоря Ли (позже закончил МФТИ с красным дипломом). Его родители, как и многие им подобные, работали среди русских, а по вечерам учили японский язык как альтернативу окружающему Совку. Слушали японские радиостанции, а кто антенну мог собрать - и телевизор самурайский смотрели. Правда, то было уже совсем редкое удовольствие: антенны то и дело вычисляло и отбирало, неизменно штрафуя, вездесущее Гэбэ. Именно у корейских друзей я научился есть палочками и впервые услышал редкую для "большой земли" японскую музыку. Так и менялись, помню, кассетами все 70-е - кому что нравилось: "Бони М" на "Бони Дзякс" или "Пинк Флойд" на Сакамото Рюити.
       Вот почему, я считаю, особенно здорово, что с русским Сахалином Мураками знакомили именно местные корейцы. Пожалуй, весомей и убедительнее для японцев о его истории не рассказал бы никто.
       - А вашим гидом всю дорогу будет Им-сан! - представляют нам крепкого корейского старикана, который вдруг отвешивает классический восточный поклон и приветствует нас на вышколенно-вежливом, чуть ли не довоенном японском. И я понимаю, что перед нами - ходячая история Сахалина. На вид старикану лет под 60. А на поверку - вообще 72. Как выясняется уже в автобусе по дороге в гостиницу, Им-сан родился в 1931 году, когда Южный Сахалин был префектурой Карафуто. Учился в школе с японскими детьми, а после 45-го года, когда японцев выбили с острова, жил дальше с русскими. Его семье, как и десяткам тысяч пригнанных сюда на работу, ни японцы, ни русские вернуться на родину шанса не дали.



       - Но теперь, я слышал, уже вроде как можно? - говорит Мураками. - Не собираетесь?
       - Да теперь-то что толку! - качает седой головою дед, глядя куда-то сквозь сопки на горизонте. - "Можно" сказали при Горбачеве. Еще мой отец был жив. Он-то и собирался. Хотел сам уехать да родню перетащить. Долго всех нас уговаривал... А я сказал ему тогда: "Куда ж я поеду? Разве там есть будущее? Я здесь родился, прожил всю жизнь. Здесь и помру"...
      

Источники расходятся в том, сколько именно корейцев было депортировано на Сахалин в годы Второй мировой. Называются разные цифры: от 20-ти до 60-ти тысяч человек. Сегодня на Сахалине, по данным последней переписи, проживают 38 тысяч корейцев. Около 5-ти тысяч из них по-прежнему изъявляют желание уехать.

       Гостиница нам достается на удивление приличная ("аригато" американским инвесторам-нефтелюбам!), прямо на краю огромного парка имени Гагарина. График сегодня свободный, до ужина еще пара часов. Решаем прошвырнуться по парку. В ходе променада выясняется множество мелких пристрастий наших гостей. Так, все встречающиеся на нашем пути животные, особенно - кошки, домашние и бродячие, - тщательно изучаются и фотографируются.


       Кошки?
       - Почему кошки? - не выдерживаю я после третьей отснятой животины.
       - Ну, во-первых, мы с Харуки старые кошкоманы, - поясняет Ёсимото. - И считаем, что будущее той или иной страны во многом зависит от того, как люди обращаются, например, со своими кошками...
       "О как!" - впадаю я в ступор.
       А великий сочиняльщик тем временем застывает у киоска, шевеля губами.
       - "Поп-корн"... - зачитывает он вслух. - "Хот-дог"... "Ва-та"... Смотри-ка - и точно, вата... Вот это язык! Не успел алфавит зазубрить, а уже все понимаю...
       Довольный, просит запечатлеть его на фоне покоренной вершины русского языка (в Сеть просил не вешать).


       После обеда в парке народу немного, хотя половина аттракционов еще работает. На некоторых резвятся тинейджеры, а по аллеям вокруг гуляют парочки студенческого возраста. У многих в руках - бутылки оригинального сахалинского пива "Бир". Что приводит Мураками в еще больший филологический экстаз.
       - Цудзуки-кун! - зовет он фотографа. - Если еще раз сюда зайдем, надо будет с пивом прогуляться. Хорошие кадры получатся - с русским пивом по Сахалину...
       На открытой площадке рядом с "чертовым колесом" - нечто похожее на эшафот в стиле "хай-тек" с шестами и канатами. Под эшафотом дежурит оторванного вида девица и, позевывая, читает что-то из Генри Миллера. Огромный полураскуроченный кассетник "Сони" на ящике рядом затапливает окружающую среду тяжким, как жидкий асфальт, "Рамштайном". Над девицей - надпись: "Для лиц до 16 лет".

       Довольно долго я не могу сообразить, что все это означает.
       - "Ка-та-пуль-та"... - снова зачитывает любознательный Мураками. - Типа "банджи" наоборот. То-то я смотрю, ни одного желающего не видать...
       - А что, Харуки-сан, - подзадоривает Цудзуки. - Может, с сахалинским пивом - да на русскую катапульту? Вот это будет кадр!
       - Я - пас, - мрачно улыбается Мураками. - Перед ужином пиво не пью. Но тебя, если что, могу на видео снять.
       И красноречиво машет видеокамерой.
       - По-моему, эта штука на таких, как я, не рассчитана... - Толстяк заботливо хлопает себя по животу. - Да и кто я такой? Всего лишь фотограф. Ценность материала, понимаешь, не та... И вообще, разве на ужин еще не пора?


       За ужином Цудзуки-сан, заедая водку пельменем, рассказывает, как ходил в Токио на тайский массаж.
       - Отличная штука. Только жаль, цены бешеные: полный курс на Роппонги - пятьдесят тысяч иен! Дешевле до Тайланда доехать...
       - Цудзуки-кун, - вздыхает марафонец Мураками. - Когда ты уже поймешь, что за деньги похудеть невозможно? На свете существует только два способа похудеть: меньше есть и больше двигаться. Других путей не бывает! Побежишь со мной завтра утром вокруг гостиницы?
       Юми-сан вставляет свои пять иен:
       - Харуки-сан? Так тебе вообще никогда массажа не делали? Даже простого "сиацу"?
       - Да зачем мне...
       - Но это ведь не только для похудания. Это знаешь, как приятно! Особенно после работы, когда плечи затекают. А сделали тебе массаж - и ты потом три дня как новенький!
       - Ну, не знаю. У меня плечи не затекают. И вообще не люблю, когда меня руками трогают.
       - Это ты так говоришь, потому что не пробовал никогда, - убежденно заявляет Цудзуки. - А ты попробуй!
       - Да ну. Я лучше в бассейн схожу... - Мураками хитро смотрит на меня. - Вот, Дмитрий, видишь, какие странные у них разговоры. А все потому, что они оба заядлые холостяки!
       - Понимаю, - киваю я. - Очень знакомо...
       - Что поделать! - вздыхает Цудзуки. - Видно, такие уж у нас характеры ужасные.
       - А может, просто идеалы слишком завышенные? - предполагаю я.
       - Это точно! - грустно кивает Юми-сан. - Идеалы, я считаю, нужно устанавливать как можно ниже. Тогда все будет в порядке. Вот, знаете, как порог у входа в дом? Чем ниже порог, тем больше народу зайдет...
       - Как считал один знаменитый писатель, - улыбаюсь я, ни на кого не глядя, - "в моем доме - две двери. Одна вход, другая выход. Люди входят ко мне через вход - и уходят через выход"... Если так считать - какой же порог, по-вашему, нужно строить на выходе?
       - Как можно выше, - говорит Ёсимото.
       - А ну его, этот выход! Может, его вообще замуровать? - бубнит Цудзуки, налегая на крабовый салат.
       - Боюсь, тогда получится очень странный дом... - хмыкаю я и наконец гляжу на Мураками. Тот, безучастно улыбаясь, молча приканчивает жареную горбушу.
      

       Перед тем, кaк отпрaвиться на покой, Цудзуки вручает мне майский номер журнала "Title".
       - Если кто будет на улицах спрашивать, зачем фотографируем, - показывай вот это. Не знаю, как здесь, но в Японии обычно срабатывает...
       Перед сном, листая журнал, натыкаюсь на репортаж о похождениях веселой троицы по острову Эносима в окрестностях Токио. На острове, пишут Мураками и Ёсимото, расплодилось очень много бездомных кошек. Летом еще их подкармливают заезжие туристы, но зимой еды не хватает, и многие умирают от голода. Поэтому на улицах нередко можно увидеть ящики с прорезью для монеток, фотографией мертвой кошки на обочине и надписью: "Чем больше на острове кошек, тем хуже живется каждой из них. Сдавайте пожертвования на стерилизацию ваших четвероногих друзей! Комитет по спасению и захоронению бродячих кошек Эносима".
       В голове моей - какая-то каша. Ночью мне снится Елена Камбурова с песней о хорошем отношении к лошадям.

All Sakhalin - news, information, contacts