На этом я избавлю вас от дальнейшего выслушивания лекции, которую два сократа читали молоденькой женщине об искусства письма. Расскажу-ка я кое-что вместо этого.
    Ехал я недавно в такси - с одного конца Парижа на другой. И водитель мне попался  просто сногсшибательный. Он не мог спать по ночам. Тяжелейший случай инсомнии. Началось на войне. Служил матросом. Корабль затонул. Он проплавал ровно три дня и три ночи. В конце концов его спасли. Не сколько месяцев лавировал между жизнью и смертью, и, хотя вылечился очень удачно, полностью утратил способность спать.
    - Я живу на треть жизни больше, чем вы! - сообщил он мне, улыбаясь.
    - И что же вы делаете с дополнительной третью? - спросил я.
    - Пишу! - ответил он.
    Я спросил его, что он пишет.
    Историю своей жизни. Историю человека, который проплавал три дня и три ночи, выдержал затяжную схватку со смертью, утратил способность спать, но сохранил стремление жить.
    - Это вы для ваших детей? Семейные хроники?
    - Моим лоботрясам все это до лампочки! - горько рассмеялся он. - Не-ет, я хочу сделать из этого книгу. Думаю, многим людям она принесла бы немало хорошего.
    Разговор с таксистом вдруг подарил мне новый взгляд на природу писательских мотиваций. Причина, заставляющая нас писать книги - как раз в том, что нашим лоботрясам все это до лампочки. Мы обращаемся к безымянному собеседнику потому, что собственная жена выключает уши, когда с ней говоришь...
    Вы можете спросить - а не был ли тот таксист просто-напросто графоманом. Но давайте определимся в терминах. Женщина, пишущая любовнику по четыре письма на дню, - не графоманка, она просто влюбленная женщина. А вот друг мой, шлепающий на ксероксе свои же любовные письма с мыслью когда-нибудь опубликовать их, - мой друг графоман. Графомания - это не страсть писать письма, дневники или семейные хроники (т.е. писать для себя и своих близких); это - страсть писать книги (иметь публику из незнакомых читателей). В этом смысле и таксиста, и Гете объединяет одно и то же влечение. Отличает же Гете от таксиста лишь результат этого влечения, но не влечение как таковое.
    Графомания (навязчивая тяга к написанию книг) принимает размеры массовой эпидемии, как только общество в своем развитии предоставляет тому три главных условия:
 

1) Уровень общего благополучия, достаточно высокий для того, чтобы люди могли направить свою энергию на бесполезную деятельность.
2)  Продвинутая стадия общественной разъединенности, и как результат этого - всеобщее ощущение изолированности индивида.
3) Радикальное отсутствие заметных общественных сдвигов во внутреннем развитии нации (В этой связи я нахожу симптоматичным, что во Франции - стране, где ни черта не происходит, - процентное число писателей в двадцать один раз больше, чем в Израиле. Биби была совершенно права, жалуясь на то, что никогда ничего не испытывала "снаружи". Именно из отсутствия содержания, из этой зияющей пустоты и хлещет энергия для механизма, заставляющего ее писать).