Посвящается Максу
МАТЬ  БЕЗМОЛВИЯ

(октябрь - ноябрь, 1995г.)



 
"На кой мне хрен
ваш город золотой..."
Б.Г.
"Вечером,
когда кровать ты стелишь,
молча я стою в ее ногах,
думая кто нам постелит ложе
самое последнее впотьмах.."
Ян Скацел
Вода дрожит на стекле.
Холодно, Господи
Ночью мы спали в одной колыбели,
а утром проснулись,
зажгли огни
замешали хлеб на крови,
на твоей крови, Господи
шептали словно смущенные дети
"открой очи мои..."
читали Часы,
просили любви,
Твоей любви, Господи...
И я сказал слово,
зная, что каждое слово - живое
что каждая буква - трепет невысказанный
Слово сверкало в небе,
холодном и одиноком,
в камнях, мокрых от первого снега,
в голых ветвях деревьев,
на свежих красках икон,
в полумраке священном

Слово было огромно
сокровенно и чутко
серебряно от смиренья

И кто-то принес мне
ковш талой воды,
ледяной
жажду мою утешил
и стала боль благодатью
и стали слезы росою
на райских травах

И я сказал слово, не разжимая
губ одиноких
Глубоко, в самом сердце
Слово звучало как эхо
И меня ты услышал.
 

     ***
 

От иконы - сосновый запах
Я стал камнем у древней реки
И лежу я в звериных лапах,
непознавший людской молвы.
В небе северном
прячутся вороны
по дорогам шаманы бредут
бродят, рыщут,
опущены головы
не заметишь как в ад сведут
Даль калужская,
воля печорская -
широта, глубина, высота
Просвети мою душу ослепшую
исцели от дурного вина.
Отпусти мне грехи
и травами
заступись за моих матерей,
напои из озер,
монастырскими звонами
сделай так, чтобы было светлей.
Не рубите мне голову, милые,
я еще напишу пару книг
В небе северном прячутся вороны,
а в полях
чей-то жалобный крик.
 

     ***
 

Возьмите в огонь
мою матушку,
сожгите ей черные крылья
Она - земля пересохшая,
покрытая серою пылью
Дайте дождя, святые,
для ее запекшихся губ
Молока принесите
вместо вина
Паутину сорвите с рук.

Возьмите в огонь
мою матушку,
Покройте ее серебром
золотою травою и вереском
укройте сгоревший дом
Дайте меда ей
вместо ягеля
дайте ладана
вместо свинца
Все дороги разбиты
все окна затянуты
Кровь стекает
с кривого резца...
 

     ***
 

У нас в каждом доме - Обломов
в каждом сердце - святой Серафим
в ладонях - кристальный холод
в губах почерневших - дым.
Я видел восток и запад
Я спал в ледяной степи
Ты знаешь, как будет сладко,
когда мы будем одни?!

Есть много путей -
путь камня
воды в неглубоком ручье
путь птицы в тоскующем небе
путь волка на мокром песке,
но я знаю самый достойный -
с тяжелым крестом на плечах
Ты знаешь, как будет славно
сгореть на небесных свечах?

У нас в каждом слове - пепел
в каждом Храме - приют и покров
и грех стал почти добродетель
и в пристальном взгляде - порок
И я закрываю все книги
в тяжелый сундук
и - в огонь
ты знаешь как будет жутко,
когда я расстанусь с тобой?!
 

 ***
 

Покров.
В саду копаю землю,
ту землю, которой вскормлен
обласкан
землю,
которая словно
крик петушиный,
застрявший в ветвях октября
Отец мой,
язык мой русский,
Опять мы с тобой одни
Где приклоним сегодня голову,
в какой ледяной степи?
 

     ***
 

Земля моя,
глаза твои - глаза солдатские
во вражеском плену
Сердце мое повенчано
с сердцем твоим на ветру
руки мои повязаны
с силой
твоих корней
губы мои забрызганы
горем твоих матерей.
Меня ты носила во чреве
тысячу долгих лет,
пела мне песни дивные,
хранила меня от бед,
крестила,
и черным хлебом кормила,
поила вином,
учила любить меня травы,
плакать над тяжким грехом.

Земля моя,
странница, нищенка,
старица с длинной клюкой,
цареубийца,
обманщица,
волчий тоскующий вой.

Есть у меня две матери -
одна - слепа и глуха
руки покрыты коростой
в черной парше голова.
Была она чище снега,
краше коралла
белей молока,
а ныне очи померкли,
высохла кожа - черна.
Братьев моих варила -
ела в голодный год
сестер напоила полынью
из сгнивших медовых сот.
Томится в пустыне,
мается,
шепчет что-то под нос-
то ли проклятья жестокие
то ли извечный вопрос...

Другая - святая и кроткая
в дивном небесном саду
Божьей росой умывается
Хранит чистоту и красу.
Есть у меня две матери -
вскормили меня молоком
одна - тем, что горше полыни
другая - нежным как сон.
 

     ***

Прости.
Я так измучен миром
Я так устал от сей
невидимой войны,
где поражение - кроваво и жестоко,
где враг - безжалостный анатом чистоты.
А мы все пьем
и мучаемся после,
но не от жажды
и не от вина...
Гляди,
опять приходят кредиторы
клянут нас, грешных
за беспомощность стиха
за слабость духа
за измену словом
за блуд
за непонятную тоску.
Прости.
Мы скоро будем дома,
в каком-нибудь божественном саду...
А может быть,
наш дом угрюм и темен
и путь к нему
давно порос травой
и серый филин плачет у забора
и змей шипит за каменной стеной?...
 

     ***
 

Тебя,
о Ангеле России,
Прошу тепла для наших тел
и для сердец - свет невечерний,
что в тюрьмах нас
хранил и грел.
О, Ангеле,
прими молитвы из наших
грешных губ
и ночь
пусть будет нам
покровом тайным -
мила и бережна
как дочь.
 

     ***
 

Дыхание войны в холодных травах
давно уже стало твоим
Времени нет. Покайся.
Но в глазах твоих - пепел и дым.
Времени нет.
Но все же -
Кто постигнет это из слов?
Взгляд твой все ближе
и строже.
Лист осенний упал на порог...
 

     ***
 

Вода. Хлеб. Горькое вино.
Плоть, что не примирилась с духом
и непромытое стекло
и крест,
что стал нам верным другом.
Мы все томимся в странном сне.
Пила распиливает души.
Кувшин. Парное молоко.
Сухие ветви старой груши.
И в полночь серые глаза
глядят на тающие свечи,
на золотой лампадный огонек
пред ликом Спаса и Предтечи.
 

     ***
 

Дверь заперта на три ключа -
луны ущербной,
злобы и тоски
не выйти мне из дома до утра,
не получив прощенья за грехи.
Огонь еще мерцает в образах -
то плачет,
то смеется -
ждет молитв
Душа моя из тонкого стекла
и в ней стрела безумная саднит
 

     ***
 

Чего мне еще ждать?
Только смерти.
Вот она рядом -
всегда черна и спокойна.
Холодного ветра внезапного
Да еще суждено одиночество
(надолго ли?)
Руки его в волосах моих запутались
и на лоб крестом легли
холодные пальцы.
Чего еще ждать?
Искушений
лукавых и грязных?
Но стоит ли?
Вот они
словно деревья в лесу ноябрьском-
холодные, голые,
пронзительно долгие.

Не бойся ладоней пустых,
смерть справедлива,
добра,
всегда приходит вовремя.
Ты уснешь незаметно,
а утром
из-под подушки вынешь
зерна мои
и звезды
Удивишься -
они молоком истекают
и кровью.
 

     ***
 

Смерть прорастает во мне
неспеша -
ствол становится толще
и крепче
ветви сильнее
Она рождается вместе со мной
и умирает,
чтобы снова родиться
в наших детях,
и невидимо следовать рядом,
рядом с Ангелом Божьим,
ожидая назначенный час -
всегда собрана, целомудренна,
бесконечно красива.
Дети твои просты словно хлеб,
мудры словно соль,
но разве я из твоих сыновей?!
 

     ***
 

Ветер просится в дом
из холодных полей
Мать в простой рубашонке
стоит у дверей,
то ли хочет впустить,
то ли страшен ей стук
ветра в стекла,
а может пришел старый друг?
Поздний час.
Чей же голос зовет за окном
Голос ветра?
Ребенка?
Томительный стон?
Кто-то просит впустить
в наш покинутый дом
Кто-то просит согреть
его нежным теплом.
Догорают дрова в серой,
узкой печи
Воск застыл на столе
от сгоревшей свечи
До утра кто-то плакал
в далеких полях,
Мать глядит в пустоту
Змеи в темных углах.
 

     ***
 

Тело сливается с глиной
С вязкой и терпкой землей
Оглянись,
Ты увидишь свинцовую даль
взгляд, исполненный ветром
мутной и серой тоской.

Монастырские письма
и выпавший снег
утешат твою печаль
Дикий ребенок
в рассветных полях,
твой голос - горячая сталь
твой голос - расплавленный воск
на пальце - кольцо
из земли и камней.
Глина пропитана болью,
слезами твоих матерей.

Снег на твоих руках
давно превратился в сон,
Дитя,
не познавшее радость огня,
чистоту почерневших икон.
Тело сливается с глиной,
а может быть с серебром?
Что там в пустых ладонях?
Чей-то разрушенный дом?

Дикий ребенок -
нелепый узор
на свежем осеннем снегу
Новые письма и новая боль
разбудят твою тишину.
 

     ***
 

Марии молитвенный голос
во время летней грозы
кажется я еще помню...
Приходят зимние сны -
они всегда чище
мудрее
красивее
наших глаз
Одиночество
великое и молчаливое
среди замерзших камней
в молитве полночной,
Одиночество -
Божий неведомый сказ.
Мать замешала муку -
хлеб будет темный,
густой,
пахнущий августом,
ветром,
сладкой сосновой смолой.
Я проснусь до восхода,
начну первый час:
╚Заутра услыши глас мой...╩
Помолимся вместе -
Я здесь,
а ты - там.
В страхе и трепете
у бумажных икон
будем стоять на коленях
и помнить
последнее утро
пред расставаньем навеки,
пожатие крепкой и сильной руки
незаметно, греховно
и нежно...
 

     ***
 

Пришел печник
и создал печь
Вода замерзла
в бочке у крыльца
Все ждут,
когда невидимая речь
огня
несмело тронет
влажные дрова,
сырые глиняные стены
и сердца
согреет теплый дым
Слова скупы,
но радость
столь внезапна и легка
тиха
как детские, застенчивые сны...

А завтра - что?
Пустынный монастырь,
труды, болезни, искушения,
грехи
и плач,
что больше нету сил,
но ты ведь помнишь:
╚тяготы легки...╩
 

     ***
 

Мы связаны долгой молитвой
на этой черной земле:
то словно босыми ногами по пеплу,
то словно по первой росе

То режем руки о камни
или об острый лед,
то плачем в тоске и печали
под тяжестью темных вод.

Но, милая,
все очень просто -
смотри на сухую траву,
на тающий снег,
на бескрайнее небо,
на голые ветви в саду
Стань чище
и проще, чем ветер
спокойнее древних молитв
Владычица неба укроет,
спасет от нелепых обид.

Мы связаны долгою болью,
Жестокою скорбью земли -
и души теплы -
то от крови
то просто от первой золы...
 

     ***
 

В плену у омраченности
и злобы
в объятьях ноября
и черных трав
ты потихоньку тушишь
свои свечи
худой рукою рубишь
дивный сад,
А я совсем пропал в твоих озерах,
Я заблудился в храме у икон,
и кто-то мне шепнет
седой и хмурый:
╚куда ж ты, братец,
там ведь плач да стон...╩
В твоем дому замерзший голубь плачет:
его птенцы давно уже мертвы
И Мать стоит
рукою молча манит,
да вот беда -
слепа, не видишь ты...
 

     ***
 

Между нами осталась земля -
странная, до боли русская
В тихом храме скупая слеза
да забытая песня -
необычная, нежная, грустная...

Помолись обо мне,
Я тысячу лет под камнями
плету длинный саван
бесконечный,
от старости ветхий и серый
Я слился с корнями деревьев
с запахом снега и ладана,
в руках моих - ветер несмелый.

Помолись обо мне,
В бесчисленных зернах
яблок диких,
на острие копий и стрел
сердце мое нетленное,
стон мой - то черен,
то бел.
В рукавах еще плещется золото,
вода неземная
Посох глиняный
да голос трепетный
в долгих полях некошеных
заблудился -
дальше пути не знает.

Помолись обо мне,
Я раны носить не умею -
тяжела моя ноша беспечная,
в доме брошенном -
медный ветер плевелы сеет.

Помолись обо мне,
между нами осталась земля -
лицо свое в подол материнский прячет,
за стол не садится,
дрожит от страха и холода,
руки пустые уронила в небо,
с дождями тихонько играет...
 

     ***
 

Не просить мне твоей любви,
не знать твоего серебра,
давно оборвалась нить
с глиной и болью слилась
На сером песке замерла...
Яблоки мерзлые, терпкие
в ладони моей холодной
Напился я
яблочной крови
с сырою землей и водкой
напился воздуха вольного,
ноябрьского, густого
в следах моих на снегу
застыло упрямое слово.
 

     ***
 

Губы треснули от заботы
на холодном ветру ноябрьском
Прибежало ко мне мое дитятко
Камнями у моря играло,
вздыхало о чем-то своем
неведомом, детском
рисовало кусочком стекла,
небо пахло орехом грецким...
Вздрогнет, сожмется от страха,
а может от холода,
у рябины глаза слишком жгучие,
пальцы сломаны глиняным молотом
Земля моя -
птица огромная
под крылами ее укроемся,
Не плачь мое дитятко,
не бойся,
Господь нас напоит
медом да солодом.

Поклонимся до самого сердца
Тишина в волосах твоих вздрогнет,
Припадем к ногам каменным,
с ветром простимся
В золотистой пшенице под ливнем
Жеребенок испуганный мокнет...
Не плачь, мое дитятко
Сколько лет мои руки усталые
колыбель качают невидимо,
сколько лет в доме моем
высыхает масло лампадное
Полотенце расшито огнем
и в руках твоих крохотных
яблоко сладкое...
 

     ***
 

Плен вавилонский
сыновей рождал -
глаза - опустевшее поле
мысли - тяжелый металл
сердце из старого дуба
кровь - серебро с говном
сыновья подрастали на бойне,
играли с мертвым быком.
Учили их грязные лужи,
свинцовые тучи да ночь
В полночь они просыпались,
били хозяйскую дочь,
кололи смиренное тело
Ржавым, стальным штыком,
белые руки - на плаху,
шею рубили с крестом.
Гвозди вбивали в запястья,
Утром ложились спать,
В полдень опять просыпались,
вязали цепями мать.
Злобные и тупые
стучатся в каждую дверь,
Палой листвой умыты,
в жестких ладонях - зверь
невиданный, одуревший
от пустоты мертвых слов
Плен Вавилонский нас мучил -
Когтями рвал Божий Покров...
 

     ***

Мать моя - черная птица
с белой звездой во лбу,
серая кобылица
в рыжем от грязи рву
облако грозовое,
Мягкая тишина
нежно крадется к сердцу,
а в голове - дыра.
Тонкою струйкой сочится
зерно из моей головы
Белая голубица
села на наши гробы
Братья мои родные
молятся обо мне
сестры приносят воду
и весть о новой войне...
 

     ***

Так что же мы ждем?
Саровской водой
умоем сонные лица
возьмем два крыла,
Полетим на Афон
станем как вольные птицы.
Станем лампадами в храме Господнем,
елеем святым,
звоном кадил,
последнею точкой
в последнем письме
под тенью серебряных крыл.
Ведь все уже там-
Силуан, Серафим,
блаженный Андрей,
преподобный Иов
И отче Амвросие
весел и мил
нам скажет несколько слов-
самых тревожных
и самых простых
несколько слов о любви
и губы наши
снова мокры
от слез
и смиренных псалмов.
 

     ***
 

Афон рыдает.
Небо - атлас.
Кресты сияют и поют
Славянский шепот
над горами
пытается найти приют,
а мы все ищем Беловодье,
Платок бухарский на плечах,
Превыше Ангелов нас сделай,
Сожги всю грязь в своих печах,
Земля погибели и плача,
Постой!
Нас, грешных, пощади
обетованья день приходит
твой голос словно шум воды
движенье лавы по равнине
Внезапный гром в тяжелом сне
В дверях - завалы снеговые
Молчит распятье на стене.
Как исцелиться?
Кто утешит
сердца?
(В огне раскалены)
и брыжжет кровь
из узкой раны
и серый филин на плече
заухал леший
Пестрый Сирин
и смерть у чистого ручья
их перья - словно снег,
а когти -
словно удавная петля.
Поля не вспаханы
и пахарь уснул
на маковых цветах
В ладонь зажал гашиш и ладан
застыл на темных веках яд
Хранят его две злые птицы
семь демонов над ним кружат,
бояться солнца и елея,
и Асмодей хохочет - рад...
 

     ***
 

Ребенок мой в камне спрятался,
его я в ладоне несу,
а вокруг все молятся идолам,
как лисы рыщут в лесу.
Дни в ноябре тягучие
словно алтайский мед
Люди плачут о хлебе и золоте,
зажимая руками рот.

Оживает в ладоне камень,
на пороге - последняя ночь
прижалась щекой к коленям,
но нам ей уже не помочь-
тело ее изорвано
крючьями
топором
руки отрублены нежные
в горле - бронзовый ком.
Ребенок мой в камне спрятался
Камень упал в ручей -
под ногами дорога -
то ли до ада
то ли до Божьих свечей?...
 

     ***
 

Новый день.
Его я не жду прихода,
оставляя свой взгляд
на вчерашнем стекле.
 

     ***
 

Первый снег в ноябре
слишком слаб
Выйди из дома
ветреным утром
еще до восхода,
Простясь с запыленным окном на Восток
Всех, кто остался
в теплых постелях
прости...
 

     ***
 

На пересохших губах
вкус сырого белка,
а в этих серых глазах -
желанье древнего греха
и самых злых и глупых псов
давно спустили с цепей
и обезумев от тоски
царь просит жалобно:
"Налей!"
А в каждом кубке у гостей
то ли вино,
а то ли яд.
Князья продали сыновей,
а дочерей спустили в ад
и в самых умных головах
блестят невежество и страх
и жидкой медью и свинцом
залиты уши у зевак,
а царь проснувшись поутру,
не помнит, где его жена
и слуги варят ему суп
из непроросшего зерна.
В хоромах целый день кутеж
иконы выброшены вон
и обменяли всех святых
на гашиш и ямайский ром
Я так устал от этих сцен,
и ветер тронул серебром
сухие губы
и глаза укрыл за золотым стеклом.
 

     ***
 

1.

Ступает тяжело босой ступней
по мягкой и горячей глине
словно ведет коней на водопой
в следах кровь остывает
Нежный иней
лег на ресницы
Руки в черноте
прошедших лет
и жутких откровений
хрящей и переломанных
костей
и праха мертвецов
и быстрых теней
В глазах мерцают ужасы войны,
обманов муть,
предательств и ухмылок
хрустящий лед,
забытые псалмы
как плат
на сгорбленных плечах,
от страшных пыток
пять крыльев из шесть
завязаны в узлы,
крик
как зерно
рассыпан по равнине,
А за спиной -
иконы да кресты
над головою, в небе -
все святые
благославляют
молча,
Благодать
открыла очи,
что почти слепы
бредешь
по незасеянным полям
Безмолвья мать,
Мать Немоты...
 
 

2.

Пришла.
В ладонь горчичное зерно
зажала крепко
черный хлеб в мешке
вина бутыль
да грубые холсты
забрызганные грязью
На песке
следы
смываются водой
речной поток
несет цветы
и сок
сочится из надломленных ветвей
беспечной ивы
завершился срок
великой пустоты
больших огней
И ты пришла
навеки
к алтарю
немая
с блеском в золотых глазах
Позволь,
Тебе кровать я постелю
ты успокоишься на белых
простынях
Луна и солнце
лягут в голове
в ногах свернется
брошенная дочь
и Спас тебя утешит в тишине
и успокоит бешеную кровь...
 
 


 

В оглавление                               Дальше