Глава восьмая

КОНЕЦ СВЕТА
Полковник




       - Я думаю, вернуть свою тень тебе уже вряд ли удастся, - говорит мне старый Полковник, поднося к губам чашку с кофе.
       Как и многие из тех, кто всю жизнь отдавал приказы, Полковник разговаривает, держа спину прямо и выставив подбородок вперед. Однако в нем не чувствуется ни спеси, ни стремления повелевать окружающими. Все, что осталось у него после многолетней службы в армии, - это прямая осанка, любовь к дисциплине и неиссякаемый арсенал воспоминаний. Для меня Полковник, можно сказать, идеальный сосед. Всегда приветлив, спокоен. Да еще и отличный шахматист.
       - Страж верно говорит, - продолжает он. - Ни логически, ни практически у тебя не остается никаких шансов. Жить в Городе с тенью нельзя. А покинуть Город, однажды попав в него, невозможно. Говоря по-военному - для обратного маневра места нет. Все входят, никто не выходит. По крайней мере, пока Город окружает Стена.
       - Но я не думал, что потеряю тень навсегда! - жалуюсь я. - Я-то полагал, это только на время. Никто мне не объяснил...
       - А здесь никто ничего не объясняет, - говорит Полковник. - Этот город живет по своим законам. Что ты знаешь, чего не знаешь - Городу все равно. Жаль, конечно, что у тебя все так вышло...
       - Но что будет с моей тенью?
       - Да ничего особенного. Поживет какое-то время там. Пока не помрет. Ты видел ее с тех пор?
       - Пока нет. Ходил проведать несколько раз, да Страж не пускает. Из соображений безопасности, говорит.
       - Что ж. Ничего не поделаешь, - покачал головой старик. - Все-таки присматривать за тенями - его работа. Он за них отвечает. Тут я тебе ничем не помогу. Нрава он крутого, других никогда не слушает. Остается только ждать, когда у него изменится настроение.
       - Так я, пожалуй, и поступлю, - киваю я. - Но все-таки... Чего именно он боится?
       Допив кофе, он ставит чашку обратно на блюдце, достает из нагрудного кармана платок и вытирает губы. Как и его мундир, платок далеко не нов - но безупречно чист и отглажен до совершенства.
       - Того, что ты с твоей тенью будете цепляться друг за друга. Тогда ему придется вас заново расцеплять...
       Сказав так, он вновь сосредоточивает внимание на шахматной доске. Эти шахматы немного отличаются от тех, что я знал, - как правилами, так и фигурами, - и старик побеждает в них чаще.
       - Моя обезьяна ест твоего епископа, не возражаешь?
       - Вперед, - соглашаюсь я. И, переместив баррикаду на левый фланг, отрезаю его обезьяне путь к отступлению.
       Старик кивает несколько раз и опять застывает в задумчивости над доской. Хотя мое положение безнадежно, и его победа предрешена, - он не устраивает расправы, но обдумывает ход за ходом. Игра для него - не борьба с противником, а испытание собственного интеллекта.
       - Расставаться с тенью, обрекая ее на смерть, всегда больно, - говорит Полковник, двигает по диагонали слона и ставит "вилку" моим королю с баррикадой. Мой король уже совсем голый; до мата остается каких-нибудь два-три хода. - Эта боль у всех одинаковая. Вот и со мной было так же. Но одно дело, когда теряешь тень в детстве, толком к ней не привыкнув. Со мной куда хуже: я позволил своей тени умереть, когда мне было шестьдесят пять. В таком возрасте, поверь мне, уже слишком тяжело кого-нибудь забывать...
       - Но сколько тень живет после того, как ее отрежут?
       - Смотря какая тень, - отвечает старик. - Чьи-то тени густые и сильные, чьи-то не очень. Но в этом городе долго не живут никакие. Для них здесь слишком суровый климат. Слишком долгие и холодные зимы. Ни одна тень не дотягивает до весны.
       Я надолго задумываюсь над доской - и наконец решаю сдаться.
       - Даю тебе фору в пять ходов, - говорит Полковник. - Попробуй, имеет смысл. Пять ходов - неплохой отрыв, чтобы повернуть ситуацию в свою пользу. Игра - такая штука: никогда не знаешь, что будет, пока не победишь или проиграешь окончательно.
       - Давайте попробуем, - соглашаюсь я.
       Пока я обдумываю ходы, Полковник отходит к окну, чуть приоткрывает плотную штору и смотрит сквозь щель на улицу.
       - У тебя сейчас самый тяжелый период. Как с зубами. Старые уже выпали, а новые пока не отросли. Понимаешь, о чем я?
       - Мою тень уже отрезали, но она еще не умерла?
       - Вот именно, - кивает он. - Я помню, каково это - между тем, кто ты был до сих пор, и кем будешь дальше. Мотает туда-сюда. Но как только вырастают новые зубы, о старых уже не вспоминаешь.
       - То есть, так исчезает душа? - уточняю я.
       Старик молчит.
       - Извините, что задаю столько вопросов, - говорю я. - Но я почти ничего не знаю о Городе. Все время боюсь что-то сделать не так. Кто этим городом управляет? Для чего ему такая высокая Стена? Почему каждое утро зверей выгоняют, а вечером запускают обратно? Что такое старые сны? Ничего понять не могу... И, кроме вас, даже не у кого спросить.
       - Я тоже не до конца понимаю, как здесь все устроено, - тихо отвечает Полковник. - К тому же, есть то, что словами не выразить. А также то, о чем я не должен рассказывать. Но ты не волнуйся. В каком-то смысле, Город устроен справедливо. Постепенно он даст тебе все, в чем ты можешь нуждаться, и все, что тебе нужно знать. Ты должен всему научиться на своем опыте. Главное - знай: этот город совершенен. В нем есть все что угодно. Но если этого не понимать - в нем нет ничего. Абсолютный ноль. Запомни это получше. Что бы тебе ни рассказывали другие - это так и останется чужими рассказами. Лишь то, чему ты выучишься на собственной шкуре, станет частью тебя. И поможет выжить. Открой глаза и уши, включи голову - и ты увидишь все, что Город может тебе передать. А есть душа - задействуй и душу, пока не исчезла. Ничего больше я тебе не скажу.


       Если Фабричный Квартал, в котором живет библиотекарша, утопил прежний лоск в безысходном мраке, то дома Официальной Резиденции в юго-западной части Города растеряли былую пышность в унылых сумерках. Все, что когда-то дышало весенней свежестью, давно расплавилось от летнего зноя и задубело под суровыми зимними ветрами. Двухэтажные коттеджи на склоне Западного холма строились так, чтобы под одной крышей раздельно жило три семьи, и лишь узенький вестибюль под козырьком в центре здания был бы общим. Все дома в Резиденции белые. Полностью белые, куда ни глянь: от перекладин под крышей до оконных рам и балконных перил. Каких только оттенков белого цвета не встретишь, бродя по склону холма! Белый - ослепительно-яркий от наново проложенной краски, белый - порыжевший от солнца за много лет, и белый - выхолощенный дождями и ветром до потери всякого цвета.
       Ни оград, ни заборов в Резиденции нет. Только у каждого входа - цветочная клумба в метр шириной. Ухаживают за клумбами всегда очень тщательно; весной на них распускаются крокусы, ноготки и анютины глазки, а осенью цветут космеи. Утопая в живых цветах, эти здания еще сильнее напоминают заброшенные руины.
       В свое время это был самый процветающий район в Городе. Всякий раз, спускаясь по тропинке с холма, я представляю себе, как носились по улицам дети, слышался звук пианино, пахло горячим ужином. Моя память распахивает, одну за другой, прозрачные двери Времени, и прошлое Города оживает перед моими глазами.
       Когда-то здесь жили семьи государственных служащих. Люди не очень богатые, но и не самого низкого ранга; городские чиновники средней руки. И, как могли, они берегли эту заводь своего размеренного благополучия.
       Потом они все исчезли. Я не знаю, куда или почему.
       Теперь Резиденцию населяют отставные военные. Лишенные тени, никчемные, как опустевшие личинки насекомых, доживают они свои одинокие жизни под всеми ветрами на склоне Западного холма. Беречь им давно уже нечего. В каждом коттедже Резиденции ютится по семь или восемь старых вояк.
       Жилище, куда определил меня Страж, - небольшая комната в одном из этих домов. Под крышей со мной обитают полковник, два майора, два лейтенанта и сержант. Сержант готовит еду и следит за хозяйством, полковник отдает приказы. Точь-в-точь как в настоящей армии. Шесть стариков, которые всю свою жизнь прозанимались подготовкой к войне, ведением войны, устранением последствий войны, революциями, контрреволюциями - и не смогли найти ни времени, ни возможности создать собственную семью.
       Каждое утро, проснувшись, они на скорую руку завтракают и без всяких приказов отправляются каждый на свою работу. Кто соскребать облупившуюся краску с домов, кто - выпалывать сорняки на газонах, кто - ремонтировать старую мебель, кто - грузить на тележку продукты, что распределяют у подножья холма. Переделав утреннюю работу, старики садятся у дома на солнышке и предаются бесконечным воспоминаниям.


       Комната, что мне досталась, находится на втором этаже и смотрит окнами на восток. Вид из окон не самый лучший - половину обзора застит вершина холма, - но сбоку просматриваются Река и Часовая Башня. Похоже, здесь не жили уже очень давно: штукатурка на стенах покрылась темными пятнами, а оконные рамы - плотным слоем белесой пыли. Всей мебели - старенькая кровать, небольшой обеденный стол и два стула. На окнах - плотные шторы с едким запахом плесени. Половицы рассохлись и стонут при каждом шаге.
       Каждое утро Полковник появляется из соседней комнаты. Мы вместе завтракаем, а потом задергиваем шторы как можно плотней и до полудня играем в шахматы. Кроме шахмат, в обычный солнечный день заняться попросту нечем.


       - В такой чудный день сидеть дома, задернув шторы, должно быть, невыносимо для такого молодого, как ты, - говорит Полковник.
       - И не говорите...
       - Хотя мне, конечно, заполучить партнера в шахматы - только в радость. У здешних стариков игра не в почете. Я, наверно, последний, кто еще интересуется шахматами.
       - Почему вы согласились лишиться тени?
       Старик долго разглядывает свои пальцы в ярком свете из расщелины между шторами. Затем отходит от окна и снова садится за стол напротив меня.
       - Почему, говоришь? - повторяет он. - Наверно, я слишком долго защищал этот город. Наверно, мне казалось, покинь я его - вся моя жизнь потеряла бы смысл... Впрочем, так это или нет - сейчас уже все равно.
       - И вы никогда не раскаивались в том, что остались без тени?
       - Нет, - качает старик головой. - Ничего, в чем нужно раскаиваться, я в этой жизни не совершал.
       Я съел баррикадой его обезьяну и расчистил место для своего короля.
       - Отличный ход, - одобрил Полковник. - Защищаешь баррикадой единорога, а заодно высвобождаешь короля. Хотя, конечно, и даешь развернуться моему крестоносцу...
       Пока старик размышляет над следующим ходом, я кипячу воду и завариваю новый кофе. Сколько таких же полудней у нас еще впереди, думаю я. В этом городе за высокой стеной выбирать особенно не из чего.



Глава шестая
Глава восьмая

Карта